Знаете, бывает так, что человек попадает не в свою тарелку или садится не в свои сани. А еще оказывается некто своим среди чужих, или чужим среди своих. В общем, используя выражение Хайнлайна появляется вдруг «чужак в чужой стране». Познакомились мы с ним на курсе молодого бойца при следующих обстоятельствах: курсанты нашего взвода сдавали кровь на анализ в санчасти. Вышедший передо мной из кабинета бледный молодой человек убрал ватку от пальца, взглянул на укол расширенными от ужаса глазами и … тихо повалился в обморок. Образ будущего офицера, теряющего сознания от вида капли крови вызвал у меня серьезный когнитивный диссонанс.
— Ты как, нормально? — спросил я, помогая ему встать.
— Нормально, — смущенно ответил незнакомый курсант, — ненавижу вид крови, а еще покойников. Потом подумал немного и уточнил:
— В особенности покойников.
Как занесло Романа Токарева, студента политехнического института в чужую страну под названием Военный институт одному богу известно. Если хотите знать мою гипотезу, то скрывать ее не буду. Вот она: жил да был застенчивый и интеллигентный юноша Ромка, учился в институте, слушался маму, матом не ругался, с хулиганами не спорил, полезную и вкусную еду дома с аппетитом поедал. И вдруг в одно прекрасное (а может ужасное) утро со всей беспощадной очевидностью осознал неотвратимость чудовищной перспективы срочной службы в рядах Советской Армии, в связи с отсутствием на его факультете военной кафедры. А так как был он парень не глупый, образы бравых солдатиков, навязываемые воскресной телепередачей «Служу Советскому Союзу» вызвали у него вместо прилива патриотизма и страсти к военной романтике многочисленные панические атаки и тревожные бессонницы. И решил тогда Ромка поступить в военный ВУЗ, отсидеться два курса, а потом вернуться к гражданской жизни, изящно минуя таким маневром ужасы неуставных отношений. Логика в целом безупречна, институт в родном городе, мама с котлетами каждый вечер на КПП дежурит, да и сослуживцы, выдержавшие конкурс 1 к 7 имеют лица несравненно более человечные по сравнению с гипотетическими сослуживцами в стройбате, например. Такая вот гипотеза. Хотя, могу и ошибаться, не судите строго, если что. Напоминаю, это всего лишь предположение.
Но как бы там ни было, разменял Рома привольную жизнь на два погона с буковками «К» и начались его военные будни. Со службой в целом все было неплохо: учился он хорошо, за внешним видом следил усердно, к девчонкам в «самоход» не бегал. Прям не курсант, а «пионер – всем пример». Но к каждой бочке меда, как известно, прилагается ложка дегтя. И в нашем рассказе, роль этой ложки дегтя выполняли боевые товарищи. Не вы не подумайте, ничего такого, никакой прямой агрессии, парень он был хороший. Просто легкая бригантина его интеллигенции натолкнулась на громоздкий айсберг армейского цинизма и злословия. Коллектив же воинский, для тех, кто не в курсе, как единый организм – ест, думает и в туалет ходит по команде. Поэтому и чувства, через какое то время начинает испытывать одинаковое. А чувства эти сигнализировали о том, что Ромка не настоящий военный, хоть и ходит в каске. И страдал от этого неприятия наш герой не в шутку. Сядет за стол в курсантской столовой, а товарищи его выберут самую, что ни на есть мерзкую тему то о бактериологическом оружии, то о визуально наблюдаемых симптомах при поражении мягких тканей в результате применения кожно-нарывных отравляющих веществ, а то начнут строить тошнотворные предположения о способах приготовления поедаемой пищи. Еду при этом за обе щеки уплетают, а бывший студент, изменившись в лице и испытав пару спазмов в желудке, мгновенно терял аппетит и ходил голодный. Заметили эту странность и остальные злодеи и стали задавать похожие темы и в нарядах и в караулах и на полевых выходах, где сплошная антисанитария и крысы. Но Ромка так просто не сдавался, уши ватой затыкал и отъедался мамиными котлетами вечером на КПП. А куда деваться, прошло всего лишь восемь месяцев и при добровольном отчислении из института, в армии нужно было дослуживать год и четыре месяца. Срок для юноши убийственно долгий – почти столько же времени существует наша Вселенная. И пришел бы к финишу курсант Токарев, как пить дать пришел бы, если бы не вмешался в его судьбу жестокий и суровый рок, научившийся видимо иронии у первокурсников с первого факультета. А может карма у Ромки была особенная, вы главное поймите, я ж не утверждаю ничего, предполагаю всего лишь.
ЧАСТЬ 2
Окончание марта в Московской области выдалось в 1986 году безобразное – холод, дождь и лужи ледяные после таяния снега. Собаку в такую погоду хороший хозяин из дома не выгонит, а комбат наш сомневается — вдруг война завтра, а вы в плохую погоду воевать не захотите. Ну и чтоб сомнения на корню искоренить собирает нас на пару дней в поля, чтоб отделить зерна от плевел. Пошлепали мы по чернозему средней полосы, а напоследок нас засунули в газовую камеру для проверки точности подгона противогазов. Влажное от дождя и пота хлопчатобумажное обмундирование впитало в себя слезоточивый хлорпикрин. Под вечер, добравшись до такой уютной казармы, мы радовались теплу, а коварное вещество меж тем начало испаряться в атмосферу. Вадька Есипов перебирая струны гитары, негромко напевал песню Владимира Преснякова:
Дай мне с дороги вдоволь напиться,
Чистой водицы, дай мне дай.
И расскажи мне про счастье былое
И положи спать рядом с собою.
При слове «Счастье», сидевший напротив курсант всхлипнул и вытер скупую мужскую слезу. — Надо ж, как песня душу продирает, — подумал я, и почувствовал, как у меня самого весьма ощутимо зачесались глаза и засвербило в носу, — сентиментальным становлюсь, видимо старею. Вскоре весь кубрик дружно лил слезы, — газ с трогательным кодовым названием «Черемуха-2» вошел в резонанс с лирическим текстом песни и вывел ее на неведомую для продюсеров высоту эмоционального отреагирования. Открытое окно и свежий воздух, однако, помог к утру чувствам поутихнуть, оставив напоминанием о вечере лишь красноту глаз. Только трое курсантов: я, Рома и непримиримый борец с попсовыми песенками Эдька Антошкевич, по прежнему хлюпали носами. Если честно, не могу сказать, что наличие респираторных инфекций в моем организме я воспринял драматично. Войсковая санчасть для курсанта, это приблизительно то же, что Валгалла для викинга — ни учебного процесса, ни нарядов, ни командиров. Медсестра по прозвищу «Пиночет», была единственным фактором, который омрачал райскую жизнь. Она была обучена какому то особо болезненному методу укола шприцом в ягодицу, чтобы «служба медом не казалась». На меня и Рому метод подействовал весьма целительно – температура прошла быстро, а вот Эдик выздоравливать не спешил и Пиночет отрабатывала на нем все новые, все более усовершенствованные приемы медицинского истязания. Как то после очередного бесчеловечного эксперимента с пенициллином и Эдькиной задницей, к нам в палату пришли друзья. Увидев их, мы издали радостные вопли приветствия, а Антошкевич меж тем грыз от боли зубами подушку после третьей инъекции.
— А ты что, спишь что-ли, — заорал Егоров Игорь – мой хороший друг из Белоруссии и со всего размаха шлепнул по одеялу, прикрывавшему часть тела больного, чуть ниже поясницы. Ответом ему была тишина, — от внезапной боли Эдик потерял сознание. Это все я пишу не для того чтобы убедить Вас, что Пиночет не зря таки ела свой хлеб и достигла вершин профессии, а чтобы показать какую многоходовую комбинацию с Ромой разыгрывала госпожа Судьба. Ведь выздоровел бы Антошкевич, так был бы выбор у дежурного по институту при поиске кандидатов в похоронную бригаду за день, до нашего Check-out из санчасти. Но Эдик после Пиночетовского иглоукалывания, не то, что на похороны, в туалет еле добирался самостоятельно. Поэтому майор, дежуривший по части, выбирая бойцов (здоровых от учебного процесса не отвлекали, а выздоравливающих — почему бы и нет), которые будут нести гроб умершего полковника – ветерана войны и уважаемого человека, в связи с отсутствием каких бы то ни было альтернатив, не стал обращать внимание на внезапно побледневшее Ромино лицо. Нас переодели из синих больничных пижам в повседневную одежду, и повезли в квартиру, где жил покойный. Квартира располагалась в стандартной советской девятиэтажке, этаже на шестом. Около подъезда Рому стало колбасить не по детски. Чтоб ситуацию хоть как-то разрядить, я старался как мог – рассказал анекдот, посомневался в теории Вернардского и полюбопытствовал о планах на летний отпуск. Токарева чуть отпустило, но в квартире накрыло вновь, как цунами накрывает несчастную Японию, смыв начисто остатки Роминого самообладания. Меж тем, время ставить гроб на плечи пришло. Рома сделал робкую попытку отказаться от этой драматической миссии. Плач бабушек на мгновенье стих и десяток пар глаз попытались испепелить наглеца. Внезапно на комнату опустилась тишина, подошел дежурный по институту и вопросительно уставился на нас. Первокурсники, как вы понимаете, существа бесправные, и с желаниями их считаться ни у кого даже в голову не пришло бы. Понимая это, Ромка обреченно вздохнул, собрал воедино осколки разбомбленного мужества и подошел к гробу. Вскоре процессия уже оказалась на узкой лестничной клетке и приступила к спуску. Так и похоронили бы отважного полковника, и отслужил бы наш герой минимально необходимые два года, и не было бы всей этой истории, не вмешайся тот самый рок. Какая-то особо привередливая бабка тихим шепотом на весь подъезд поинтересовалась: « Это какой курсант гроб нести не хотел?» Дискурс по теме неуважительного младшего поколения был открыт. Рома держался молодцом и даже попытался оправдаться, но дотошная бабка прошипела: « Молчал бы уж, вот был бы Степан Васильевич жив, он научил бы тебя ветеранов уважать». При этом ладонь покойного полковника, словно подтверждая вышесказанное, шлепнула Рому по макушке. Токарев медленно, но уверенно рухнул на ступеньки под гроб.
ЭПИЛОГ.
Оказалось в суматохе похоронной процессии, руки умершему связать забыли. От тряски, его положение в гробу нарушилось, необычайно повлияв на судьбу абсолютно незнакомого человека.
А Ромка через два дня написал рапорт с просьбой отчислить его по собственному желанию и вскоре убыл в войска. Больше я его никогда не встречал и судьба его мне по сей день неизвестна.
8 Комментарии