В воздухе запахло весной, и первый раз в жизни это ощущалось каждой клеточкой тела, не потому что это тело было наполнено романтической чувственной душой, а потому что тело было одето в серую шинель и уродливые армейские сапоги. Впереди забрезжила надежда сменить уничижительный минус в виде нашивки на правом рукаве, с головой выдававший курсанта-первокурсника военного института на две основательные полоски. Вышеупомянутое тело смирилось с бесконечными кроссами, утомительной строевой подготовкой на сером плацу, изнурительными полевыми выходами и стоявшей поперек горла перловой кашей в армейской столовой.
Тело привыкло ко всем безумиям новой жизни, и было готово к встрече с любовью. Ожидания любви было во всем, и в апрельской капели и в цветении листьев на деревьях за территорией института огороженой бетонным забором с колючей проволокой и в пьянящих запахах улицы, взрывающей мозг после зычной команды «Отбой». Ну, а когда тело восемнадцатилетнего юноши, взятого в плен темнотой казармы готово к любви, она неизбежно, неминуемо приходит. Чаще всего глашатаями любви принято считать румянощеких купидонов с причудливо изогнутыми луками, мне же он явился в виде курсанта Сашки Селезнева принесшего изумительную весть о предстоящей вечеринке со студентками педагогического института, чье общежитие находилось на расстоянии одной троллейбусной остановки от института. Что заставило сердце, натренированное регулярными пятикилометровыми пробежками, биться в необычном ритме не совсем ясно по сей день. То ли перспектива оказаться в компании женщин, принципиально отличающихся от единственно наблюдаемых на протяжении восьми месяцев пятидесятилетних грузных поварих в пищеблоке, то ли эмоциональное возбуждение испытываемое Сашкой от скорой встречи с единственной и ненаглядной девочкой, учившейся в том самом педагогическом ВУЗе. Так или иначе, но пять дней отделяющих от предстоящего волшебства прошли в каком-то легком тумане эйфории исходящим от нереализованной юношеской гиперсексуальности. В общем, гормоны весьма результативно осуществляли ковровую бомбардировку коры головного мозга так, что к пятнице она уже напоминала улицы Берлина в мае 1945 года. Последняя бессонная ночь, наполненная эротическими фантазмами, субботние лекции, посвященные приемо-передающим системам и марксистко-ленинской философии, завершительно — мучительные часы в бытовой комнате с утюгом наперевес в попытках привести неуклюжее отражение в зеркале к образу бравого гусара. И вот мы в кафе с каким-то тяжеловесным советским названием и таким же тяжеловесным интерьером. Но вся тысячетонность окружающего бытия наполнена невероятной легкостью присутствующих нимф, фей и гурий. А рядом с жизнерадостной Сашкиной подружкой стоит совершенно невозможное существо с русыми волосами, белозубой улыбкой и взглядом равным по воздействию прямому попаданию кумулятивного снаряда в незащищенную ничем, кроме значка воина-спортсмена грудь.
— Лена, — протягивая руку, произносит мелодичным голосом невозможное существо, и через несколько минут до меня начинает доходить, что у ангелов бывают человеческие имена, а сердце падает куда-то вниз, словно парашютист на аэродроме в Криволучье и вдруг, почему-то хочется немедленно вернуться в ненавистную казарму, упасть на кровать, зарыться лицом в подушку и ждать пока пыль столетий не занесет меня и казарму и институт полностью. Проходит несколько минут, часов или лет, прежде чем я понимаю, что ангельский голос иронично сомневается в том, что у меня есть имя.
— Ва-Ва-лерий, — сглатываю неожиданно появившийся в горле комок, и страстно тоскуя от невозможности бегства из кафе в привычную атмосферу оружейных, Ленинских и спальных комнат.
— Ну что ж Ва-Ва-лерий, пригласите меня на танец, — звенит как колокольчик голос и нежные руки прикасаются к пятидесятисантиметровой броне, в которую я одет. Броня начинает таять, как мороженное на солнце, и я ощущаю прикосновения рук прямо к моему сердцу. Время и пространство перестают существовать, звезды и планеты начинают обратный бег в гигантских спиралях к большому взрыву, мое тело распадается на атомы, которые галактические струи уносят в вечность небытия.
Часть 2.
Сначала было слово, и слово было у бога и слово было богом. «Рота, подъем!» — ревел младший бог, в чине лейтенанта и ослушаться бога означало ввергнуть себя в геенну огненную, где кипят огромные котлы, варятся туши грешных коров, а демоны со старшинскими лычками на погонах заставляют тебя всю ночь чистить картошку ваннами. В наряд по столовой, говоря иными словами. В стремлении избежать инфернальную кару, вскакиваю с кровати и бегу на построение, вспоминая удивительный сон про встречу с эфирной жительницей астральных миров. Видимо душа, путешествуя ночью, посещала загадочную Шамбалу, — думаю я, но что-то неуловимое заставляет верить в мистическую реальность произошедшего. Рота огромной темно-зеленой змеей стремится на улицы пробуждающегося города – начинается утренняя пробежка. Равномерный стук сапог бегущих людей окончательно рвет тонкие эмоциональных нити, связывающие безысходную реальность с таинством субботнего вечера. Я выброшен в унылое однообразие повседневности, словно младенец из уютно-теплого материнского лона. Экзистенциальная тоска сцепила на моем сердце железные пальцы, и расцепить их не могли не сгущенка, ни шоколадка «Сластена» из солдатского буфета. Бессильными оказались верные товарищи с анекдотами, ставшими вдруг какими то несмешными и принесенная лучшим другом книжка братьев Стругацких. Почему-то болезненно захотелось в родную Астрахань и голову наполнили планы о добровольном отчислении. Старший бог в чине майора заметив признаки надвигающейся черной меланхолии по отечески добро ругнулся матом и предложил психотерапию двумя нарядами на службу.
— Есть два наряда на службу, — толерантно ответил я и направился готовить внешний вид. В армии, даже человек побывавший в Шамбале, был обязан иметь чистый подворотничок, блестящую бляху на ремне и сияющие сапоги.
Незаметно наступил вечер, а вечер у курсанта связан с важной идеологической задачей – групповым просмотром программы «Время». Тридцать минут вынужденного безделья у телевизора и политически подкованные будущие офицеры получили долгожданный час свободного времени. Казарма наполнилась гомоном – в это время к самым отъявленным счастливчикам приходили на свидания не менее счастливые девушки. Подвергнув мысленному остракизму пританцовывающую фигуру Селезнева, двигающегося в сторону Контрольно – Пропускного Пункта, я продолжил интеллектуальную деятельность по натиранию паркета. Ежедневно наслаждаться видом фей, нимф и гурий хотя бы и на КПП казалось непозволительной роскошью и мотовством. Я же избран Путем Монаха, Отшельника и Дервиша. Моя аскеза длинною в жизнь, а вместо посоха рукоятка швабры.
-Эй, твоя смена закончилась, иди, спать ложись, — нарушает мою медитацию сержант, — Подъем через три часа.
Заснуть в казарме за час до отбоя это чистейшей воды миф, а так хочется побыть хоть немного наедине со своими мыслями. Беру подушку, погружаюсь в мрак спортивной комнаты и словно йог устраиваюсь на четырех стульях в надежде заснуть.
Снился мне путь на Север,
Снилась мне гладь да тишь.
И словно б открылось небо,
Словно бы Ты глядишь,
Ангелы все в сияньи
И с ними в одном строю
Рядом с Тобой одна —
Та, которую я люблю.
За тонкими стенами слышен гул живого муравейника. Курсанты после встречи с девочками возвращаются в казарму, на щеках пылают прикосновения нежных губ. Конец восьмидесятых – время романтиков. Сотовая связь еще не изобретена, почтовые серверы неизвестны, ни один человек не догадывается, что через двадцать лет каждый, независимо от своего местонахождения сможет в любое время дня и ночи видеть своих близких он-лайн. Романтики могут звонить с одного из двух на весь институт городских телефонов. А еще, романтики восьмидесятых пишут настоящие письма на бумаге. И получают настоящие письма на бумаге, на бумаге к которой прикасались руки любимой девушки. И эти письма сохраняют энергию автора и будоражащие запахи и даже мысли о них вызывают невероятное волнение. В армии нет человека несчастнее того, кто не получает письма.
И я говорю — Послушай,
Чего б Ты хотел, ответь —
Тело мое и душу,
Жизнь мою и смерть,
Все, что еще не спето,
Место в твоем раю:
Только отдай мне ту,
Которую я люблю.
Военный почтальон приносит письма после обеда в казарму, обычно его на улице уже встречают самые нетерпеливые. Счастливчики выхватывают из рук вожделенные конвертики и исчезают из мира кто на час, а кто на несколько дней. По воинскому подразделению словно призраки ходят пустые телесные оболочки. Если ты не получил в обед письмо, тебе может повезти на следующий день через двадцать четыре часа.
В сердце немного света,
Лампочка в тридцать ватт.
Перегорит и эта —
За новой спускаться в ад.
А я все пляшу, не глядя,
На ледяном краю,
И держит меня одна,
Та, которую я люблю.
Это вселенский канон и он так же незыблем как само мироздание. Ему подчинены и генералы и солдаты. Но тот, кто побывал в Шамбале, не подчинен более законам земной юдоли. На него не действует гравитация, а сдвиги во временном континууме вещь заурядная.
— Ты спишь, — раздается за дверью голос Саши, — а то тебе тут письмо от Ленки, мне Оля сейчас передала.
И вопреки всем законам земной логики, вопреки законам Ома, Резерфорда и Ньютона конвертик появляется не из почтальонской сумки, а проскальзывает в щель под дверью.
Что впереди — не знаю,
Но знаю судьбу свою —
Вот она ждет, одна,
Та, которую я люблю.
Часть 3.
А потом наступил май водоворотом чувств увлекший меня в пучину Шекспировских страстей. Поддерживать роман с красивой девушкой для курсанта — первокурсника не то чтобы сложно, а практически невозможно. И дело даже не в том, что из знаков внимания, которые Вы можете себе позволить это лишь веточка сирени, сорванная с дерева или военная кокарда. И даже не в том, что пригласить девушку возможно лишь в кино – это было вполне обычно для того времени. Истинная причина заключалась в том, что легальных оснований для того чтобы покинуть расположение института было не так уж много. А если быть совершенно конкретным, их было пять: Новый год, 23 февраля, 9 мая, 7 октября, ну и день Великой Октябрьской. И это конечно плохая новость, потому как очевидно, что никаких отношений с такой частотой не выстроишь. Но страстное сердце за колючей проволокой не удержать и это было хорошей новостью. Поэтому, как только на город спускалась ночь, а старшина, проверив порядок в роте удалялся в каптерку, я надевал свои крылья и мчался к возлюбленной. Пролетая темные улицы, тускло освещенные фонарями, я удивлялся насколько полет совершеннее бега. Эта же дистанция на утреннем кроссе была утомительной, а на крыльях я легко перемахивал через забор с колючей проволокой и через мгновение уже был под знакомыми окнами. Мы гуляли, взявшись за руки под куполом звездного неба, говорили о своих чувствах и робко целовались. А счастье тем временем наполняло мое сердце до отметки FULL. Потом я снова надевал свои крылья и летел в общежитие института. Одной сердечной заправки вполне хватало на сутки – спать на лекциях не хотелось, физические упражнения выполнялись бодро, тактико –технические характеристики оружия запоминались навек, в результате чего боеготовность страны укреплялась фантастическим образом. Иными словами я жил в раю. А жизнь в раю всегда чревата изгнанием. Известие о скором расставании грянуло в конце мая как гром среди ясного неба. Студентки направлялись в пионерские лагеря пионервожатыми и воспитателями. Лена с Олей – Сашиной подругой, 31 мая уезжали в лагерь, располагавшийся в 20 километрах от города. 20 километров – смешная дистанция по современным представлениям, многие люди наматывают за день и больше. Но для первокурсника, которому запрещен выход в город под угрозой гауптвахты, это расстояние равносильно тому, как если бы пионерский лагерь находился где-нибудь на Кубе. Последняя встреча в мае была наполнена острой тоской, мы простились и я побрел в институт. Утром, я интуитивно понял, что обороноспособность страны находится под угрозой, а к обеду стали очевидны причины этого печального явления. Сердечный аккумулятор был совершенно разряжен – лампочка мигала рядом с надписью EMPTY, и в придачу ко всему я не смог найти своих крыльев, видимо накануне ночью забыл их у Лены. Теперь вражеские самолеты могли беспрепятственно бомбить родную страну, а фашисты бесцеремонно врываться в дома русских бабушек и нагло требовать провизию. И я, советский курсант, ничего не мог поделать с этим. Зато я понял, почему Илья Муромец сидел на печи до 33 лет, его любимая девушка тоже уехала работать воспитателем в пионерский лагерь и ей там понравилось. Сашка Селезнев разделял мою грусть-печаль – мы стали братья по несчастью. Но будущих офицеров учили стойко переносить тяготы и лишения воинской службы, а еще учили не сдаваться ни при каких обстоятельствах. А еще нас учили, что в искусстве побеждать важна стратегия и тактика. Если со стратегией худо-бедно было ясно: нужно было совершить дерзкий бросок в место дислокации пионеров и их воспитателей, то с тактическими нюансами пришлось голову поломать. Ну ведь на то она и голова. План получился приблизительный таким:
До 2 июня курсанты приступают к активному сбору информации в отношении движения воинских патрулей, фамилий и устойчивых привычек ответственных офицеров, дежурных по институту, их семейных положений, а также сроки и наименования общеинститутских и общекурсовых мероприятий.
До 3 июня внедряют своего агента в сержантскую группировку курса. Обеспечивают слив информации об чрезвычайных происшествиях в подразделении посредством открытых источников.
До 4 июня вербуют своего человека в группировке, совершают подкуп и заключают секретное соглашение о сотрудничестве. Обеспечивают надежное прикрытие в тылу. Выбитрают дату и время операции.
До вечера 4 июня утверждают смету расходов на операцию, оптимизируют их до минимально допустимых значений.
План был написан, запечатлен в памяти и сожжен, дабы не оставлять улик. Хотели растворить пепел в воде и выпить, но поразмыслив немного, сочли эту меру излишней. Решения были приняты, цена неудачи осознана. В случае провала операции – отчисление из института и бесславное направления для прохождения дальнейшей воинской службы в регулярные части. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского.
К осуществлению плана приступили незамедлительно.
Часть 4.
Подвергнув аналитике входящую информацию, операцию назначили на 5 июня. На этот день не планировалось никаких серьезных мероприятий, старший и особенно суровый старший бог в должности командира батальона с устрашающим прозвищем Ирокез в виду семейных обстоятельств должен был отсутствовать до 15:00. Младший бог, контролировавший утренние построения приходил обычно с опозданием и доверял проводить проверку старшине. Завербованный сержант, заключивший соглашение о сотрудничестве взял обязательство дезинформировать штаб о нашем присутствии. С точки зрения учебного процесса день был исключительно лекционный, и в общем потоке, среди сотни курсантов наше отсутствие осталось бы незамеченным. Дежурный по аудитории тоже был в созданной агентурной сети. В общем, день был исключительный, и промедление было подобно смерти.
Что касается материально-технического обеспечения операции – тут традиционно для нашей страны все было не так радужно. При ежемесячном денежном содержании в размере 7 рублей 23 копейки, бюджет операции, основная статья расходов которой составляли транспортные расходы, был подвергнут безжалостному секвестированию. После жарких дебатов сумма в размере 1 рубля 50 копеек была утверждена окончательно. Дефицит бюджета возник буквального с ровного места – корыстный сержант ни в какую не соглашался принять в качестве взятки пачку «Стюардессы» за 50 копеек, а настаивал на «Космосе» за 70. Овердрафта миновать не получилось, благо кредитная история у нас была безупречна. Оставалось раздобыть гражданскую одежду с обувью и назначить время «Ч» . Несмотря на кажущуюся простоту этой задачи, была она не из легких, в связи с тем, что в военной классификации воинских повинностей того времени, хранение и ношение в части гражданской одежды было чем то средним между изменой родине и шпионажем, и хоть на расстрел и не тянуло, но нещадно каралось изъятием вещей и направлением виновного на гауптвахту. Даже под венец, военнослужащий того времени был обязан идти в форме, благо, что парадный ее вариант обязательно предполагал китель ( пиджак в переводе на гражданский) и галстук. Но был в этих иезуитских правилах логический изъян, позволявший несколько облегчить и без того нелегкую участь служивых людей. Дело в том, что спортивная одежда, хоть и имела специализированное назначение, была таки гражданской. А ходить в костюме Адидас и кроссовках Пума не гнушался в конце 80-х годов и уважаемый всеми рэкетир и заслуженный врач и авторитетный директор. Коротко стриженная голова тоже была признаком хорошего тона и подозрения у прохожего патруля могла не вызвать. Это разумеется светлая сторона луны. На темной же стороне, возможность иметь костюм Адидас и кроссовки Пума было такой же наивной фантазией, как возможность иметь автомобиль ВАЗ-2109 или массивную золотую цепь на шее. После длительных поисков и посулов видавшие виды тренировочные штаны и футболку в аренду взять удалось, вопрос с обувью же не решался ни в какую. Людей с 45 размером ноги и так-то не много, а имеющих при этом кроссовки и вовсе не оказалось. До времени «Ч», определенному на 4 утра оставались считанные часы. В казарме наступил отбой, и поиски приходилось осуществлять буквально наощупь. Вскоре пришлось принять жесткую правду – кроссовок не видать как волос на фотографии в военном билете. Но, и тут выручило Суворовское искусство побеждать: «Используй то, что под рукой и не ищи себе другое». А под рукой оказался стандартный армейский полукед 45 размера на правую ногу. Эта находка слегка раздула, начавший уже было угасать огонек надежды. Разумеется, неопровержимо доказывая невозможность игнорирования всемирного закона подлости, пара к нему отсутствовала. Более уравновешенный, по причине обладания кроссовками 42 размера Сашка, подключился к поискам и выудил из под какой то тумбочки левую потеряшку с размером 44. Выбирать не приходилось, я махнул рукой и мы поползли к своим кроватям, в надежде отдохнуть перед дальней и полной дьявольских опасностей и ловушек дорогой.
Часть 5.
Когда готовишься к очень важному и ответственному заданию, наши внутренние часы включаются и безошибочно начинают отсчитывать время в течении сна. Главное взглянуть на циферблат, прямо перед тем как заснешь, и представить в каком положении должны быть стрелки в желаемом времени пробуждения. Этот нехитрый навык я усвоил за полгода службы. Мозг запоминает часовой ритм, и отсчитывает его в то время, когда ты спишь. Человеческий мозг это великолепная машина – бог потрудился на славу. Если и есть на свете совершенство, то это содержимое нашей черепной коробки. Если бы бог принес мозг на выставку ВДНХ, он точно бы стал абсолютным лауреатом всех премий и получил бы миллионы патентов на изобретения. Но бог безразличен к человеческому тщеславию, деньгам и женскому вниманию. В мире Абсолюта все это тщета. А мы если и имели отношение к Абсолюту, то только с точки зрения нерегулярного потребления узнаваемого водочного бренда. И женское внимание было (а может и остается) для нас самым важным и эффективным мотиватором. Ценностью, ради которой можно проснуться без будильника, а можно и вовсе не спать.
Итак, в 3 часа 25 минут мои глаза открылись как по мановению волшебной палочки. «Откройте мне веки» — пришла почему то на ум фраза из Советского фильма ужаса Вий. Я сел и потер глаза, на кровати напротив заерзал Сашка. Я кинул в него полотенце, чем окончательно вывел из мира грез. В 3 часа 30 минут в дверной проем протиснулась голова дежурного по роте.
— Проснулись? Ну, я тогда пошел, — и говорящая голова исчезла.
Мы умылись, присели на дорожку и операция началась. Сторонний наблюдатель, возможно, не обратил бы ни на что внимание, в то время как бесшумные тени легко, словно птицы преодолели забор. Точно и быстро, как учили преодолевать все, что мешает на пути к цели во время выполнения упражнений на полосе препятствий. Подошвы кед 44 и 45 размера мягко, словно лапы кошки коснулись серого асфальта вне военного заведения — Рубикон перейден, мосты сожжены. Командирские часы отмерили первые секунды с начала боевой миссии. И эти первые секунды внесли жесткую корректировку в идеально разработанный план. Автовокзал, с которого отправлялись рейсовые автобусы, находился на другом конце города, а в 4 утра городской транспорт еще не ходил. Услуги консьержа по вызову такси нам были неведомы, а поддержкой с воздуха мы обеспечены не были. Смета не позволяла. Ждать у моря погоды было бессмысленно, у нас было 4 с половиной часа, чтобы достигнуть точки назначения, столько же времени, чтобы вернуться, 1 час на отдых и общение и 30 минут запасного времени на непредвиденные обстоятельства. Мы взглянули друг другу в глаза и поняли все без слов. Когда рассчитывать не на кого, остается рассчитывать только на себя.
ЧАСТЬ 6.
Бежать первые километров пять было даже приятно, легкие полукеды вместо полукилограммовых сапог на ногах, невесомая спортивная одежда, освежающая летняя прохлада утреннего города. По городу передвигались с осторожностью — даже утром можно случайно привлечь внимание патруля. В начале седьмого жилые районы остались за спиной, мы поймали нужный ритм, сосредоточили внимание на дыхании и ускорили темп. Марш-броски – дело привычное, в особенности для отличников боевой и политической подготовки. Но как ни крути, кед 44 размера никак не может выполнять тот же функционал что его собрат на размер больше, даже на ноге отличника, держащего путь в Шамбалу. Километров через десять я стал весьма ощутимо прихрамывать, ломая четкий ритм. А тот, кто хоть раз бегал на длинные дистанции знает, что ритм это самое главное. Дыхание стало сбиваться, приходилось через каждый километр переходить на шаг и восстанавливать силы. Но ожидание предстоящей встречи являлось главным поддерживающим фактором. Когда миновали деревню с искомым названием, в левом полукеде раздавались весьма характерное хлюпанье, однако дорожный указатель с названием пионерского лагеря открыл второе дыхание. Последний километр прошли пешком, восстановив биологические ритмы, хотя сердце было готово выпрыгнуть из груди. Вода из маленькой речушки помогла нам охладить уставшее тело и привести в какое то подобие порядка наши лица. Однако девочки увидев нас тихо ахнули и с открытыми ртами сели на скамейку. И эти взгляды были лучшей наградой за проделанный рискованный маршрут и моментально сняли усталость и боль и страхи того дня. Придя в себя, Лена и Оля перепоручили воспитательские хлопоты своим коллегам и мы, взявшись за руки ушли в ближайшую рощу. А дальше было таинство любви. Но не то, что некоторые из Вас подумали. Ведь мы жили во время, когда эротика было словом едва ли не бранным, а секса, согласно публичного заявления с экранов телевизоров в нашей стране не было и в помине. Мы просто сидели на траве в тени дерева, держались за руки, целовались и шептали друг другу милые вещи. Час пролетел как мгновение блестяще доказав фундаментальную универсальность теории относительности Эйнштейна. Я не заметил, как к нам подошел Сашка, лишь услышал его голос: «Нам пора». Мы жарко простились и пустились в обратный путь. Стертые ноги и усталые мышцы уже не мешали. К физической боли привыкаешь быстро, к душевной нельзя привыкнуть никогда. В 14 часов 20 минут мы были у родного института, миссия была выполнена – родина могла гордится своими офицерами. И когда уже можно было вздохнуть с облегчением, за спиной мы услышали голос офицера с институтской кафедры: «Стоять бойцы. Откуда путь держим?». Невнятные объяснения о том, что мы отстали от взвода во время кросса, должного воздействия не оказали.
— Пройдем к дежурному по институту, там и разберемся, — кивнул офицер и совершил непростительную ошибку, повернувшись к нам спиной. Что такое четырехметровая бетонная преграда для вымуштрованных тел, прошедших к тому же предварительный физический отбор на вступительных экзаменах. Стальные нервы, натренированные мускулы, ни грамма лишнего веса. Через мгновение мы уже были по разные стороны забора, и на этом бы история пришла бы к своему финалу, если бы не одно но. Если бы не излишняя сентиментальность, так сильно отличающая людей разных поколений. Многие курсанты 80-х носили при себе маленькие записные книжки, с избранными цитатами и романтическими стишками. Именно такой блокнотик, выпавший из Сашкиного кармана при молниеносном броске через препятствие, сделав несколько оборотов воздухе, упал прямо в вытянутую руку бдительного офицера. На первой страничке предательски сияла надпись: курсант Селезнев, 1 курс, 1 факультет.
ПРОЛОГ.
На общем построении нас уже ждали. Опознания было делом несложным. Потом последовали жесткие допросы, но из всех журналов однозначно следовало, что на построениях мы присутствовали, лекции внимательно слушали и даже задавали вроде какие-то вопросы, обед с аппетитом ели. Так что версию о том, что отлучились мы на пятнадцать минут с целью купить вожделенные шоколадки в соседнем гастрономе, в итоге приняли. Проступок это был не такой уж непростительный и на отчисление не тянул. Обошлось тремя нарядами на службу. Молодой организм восстановился быстро – раны на ноге зажили, судорожно напряженные мышцы приобрели былую эластичность. И что бы вы ни говорили, все эти страдания однозначно стоили шестидесятиминутного посещения Шамбалы.
С тех пор прошло ровно 26 лет, я уже закончил свой контракт с армией отдав ей 12 с половиной лет, поменял множество городов и профессий. Я прошел огонь, воду, медные трубы и любовные жернова. Однако до сих пор, оставаясь один на один со звездным июньским небом, я слышу: «Ва-Ва-лерий, пригласите меня на танец». И я танцую в этом безумном хороводе лет, стран и событий пока у меня еще остаются силы.
4 июня 2012 г.
11 Комментарии